— Министерство образования и науки в начале апреля объявило конкурс по федеральной целевой программе «Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса».

— Да, министерство начало объявлять конкурсы.

— То есть это не одномоментное событие, а какой-то процесс?

— Да, и достаточно продолжительный. Давайте я подробнее расскажу о различиях между тем, что было в прошлом и в этом году. Традиционно в программе сначала происходил сбор тематик от научного сообщества, потом экспертные группы совета программы рассматривали их, укрупняли и формировали так называемые лоты, по которым уже проводились конкурсы. В этом году модель лотов сохранена, но лишь частично. Ради преемственности все темы, отобранные осенью и зимой экспертным советом, объявляются сейчас. На сайте www.fcpir.ru вы можете увидеть достаточно много интересных задач. Но в этом году появились еще так называемые открытые конкурсы по приоритетам Стратегии научно-технологического развития России.

— Новый формат конкурса? Чем же он отличается от предыдущего?

— Сама стратегия в качестве новых приоритетов установила не области или отрасли науки, а направления применения результатов. По-моему, мы об этом с вами говорили еще в прошлый раз. Разница в том, что если до этого мы выбирали важные направления в науке и говорили: да, нам необходимо поддерживать информационные технологии, энергетику, вот сюда и сюда стоит двигаться, то сейчас мы говорим о применении результата: например, персонифицированная медицина, функциональные и современные продукты питания, скоростной транспорт и освоение территории. Эти приоритеты стратегии абсолютно все — мультидисциплинарные. Та же персонифицированная медицина открывает возможности работы для исследователей всех направлений — от айтишников до генетиков, от физиков до социологов. И поскольку первый раз объявлены открытые конкурсы инициативных проектов, именно под эти приоритеты, то любой научный коллектив, любая лаборатория, которая видит, что те результаты, те научные заделы, которые у нее есть и которые могут обеспечивать достижение целей стратегии, может заявить свой проект в федеральную целевую программу. Кстати, подчеркну, что в таком подходе в программе появляется место и для гуманитариев.

— И как дальше действует система — когда заявка уже подана?

— Заявки будут оцениваться по четырем направлениям с привлечением внешних экспертных организаций. Во-первых, будет оцениваться научный задел. Мы понимаем: вот в программу пришел коллектив, пришел со своей идеей, со своими наработками для того, чтобы «втащить» эти результаты в экономику, в экономический оборот. Получается, что средства программы должны использоваться не столько для поддержания исследований как таковых, сколько для того, чтобы довести их до стадии, когда они способны привлечь внешнего инвестора, когда идея оформляется в виде охраняемого объекта интеллектуального права, становится собственностью, которую можно передавать, отчуждать. Так что в первую очередь задача экспертизы — оценить научный задел, насколько он вообще является новым, потому что только новая идея поможет создать новую технологию и новые продукты. Если идея так себе, «второй свежести», то ничего толком из нее не выйдет.

— Я бы с удовольствием поспорил — знаю немало обратных примеров.

— Уверен, но исключения лишь подтверждают общее правило. Но для точности оценки есть и второй блок критериев — это инновационный и экономический потенциал, то есть насколько новый продукт или технология, которые могут появиться, если заявка будет поддержана, востребованы на рынке. Но задел и рыночный потенциал при всей важности — далеко не все. Третье направление оценки — качество проработки самого проекта. И четвертое, последнее — репутация заявителя. И неважно, научная это организация, образовательная или бизнес — репутация у нее есть и ее можно оценить.

— И в чем же можно измерить репутацию? Слово звучит довольно расплывчато.

— Возможно, и расплывчато, но для целей программы репутация выражается в наборе вполне определенных критериев. Для научной организации — это ее результативность, ее публикационная и патентная активность, ее кадровый потенциал. Для бизнеса — темпы роста, объемы выпуска наукоемкой, высокотехнологичной продукции. Мы часто спорим с формальными, измеряемыми критериями. Но если машина едет, то спидометр показывает скорость, да и счетчики на приборной панели крутятся. А нам нужны двигающиеся, развивающиеся научные организации и предприятия. В общем, если коротко — должно быть ясно, что эти люди занимались наукой, инвестировали в науку (если речь о бизнесе), получали результаты, доступные в публичном пространстве; наконец, эти результаты где-то использовались. Чем больше таких критериев набирается, тем лучше оценка репутации. С точки зрения министерства и самой логики программы лучше, если эти четыре составляющих сбалансированы и все четыре присутствуют: и научная, и рыночная составляющая, и организация неплохая, да и проект «собран» четко и ясно. Понятно, что и в какие сроки будет сделано, репутация организации на должном уровне — такой проект, безусловно, должен поддерживаться.

Я еще хотел бы добавить, что предложенные министерством и поддержанные Научно-координационным советом программы «открытые лоты» позволят нам посмотреть на готовность научного сообщества к реализации стратегии. Такая вот у нас «разведка боем».

— Вы сказали о внешней экспертизе, а откуда берутся эксперты по всем четырем направлениям?

— Это разные эксперты. Мы сейчас завершаем проработку этого вопроса. Если репутацию организации проще оценить силами нашего министерства просто потому, что нам здесь доступны огромные массивы статистической информации — и налоговой, и про малые предприятия, а уж про научные организации у нас вообще все, что только можно, есть, то качество проекта будут оценивать эксперты дирекции федеральной целевой программы. Научную составляющую и рыночный потенциал оценят фонды и институты развития — это новый подход для программы. Скажем, оценку инновационной привлекательности у нас куда лучше сделают в фонде Бортника (Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере — прим. «Чердака»), в Сколково, в других институтах развития. В части оценки качества научных заделов для нас становится крайне важной оценка корпуса экспертов РАН.

— Кто определит, эксперты какого фонда в каждом случае будут производить оценку?

— Это будет происходить случайным образом. Мы не просто ставим перед собой задачу разделить экспертизу на четыре блока и оценить все составляющие проекта, в которые государство готово инвестировать. Нет, мы еще ставим перед собой цель сделать экспертизу более всесторонней, а значит, более объективной. Экспертиза — дело сложное, иногда спорное, но я уверен, что, когда большое количество экспертов из разных институтов начинают смотреть на один проект под разными точками зрения, картина становится более выпуклой, объемной.

— Все же интересно, как будет производиться этот «случайный выбор» экспертов. Допустим, заявка пришла из какой-то сколтеховской лаборатории. А эксперты попадутся тоже сколковские. Такое возможно?

— Конечно, возможно. Но поскольку разные составляющие оцениваются разными пулами экспертов независимо друг от друга, то даже если по одному направлению случится какая-то случайная аффилиация, то мы все равно застрахованы от рисков, ведь заявки-победители должны иметь баланс по всем направлениям оценки. Вообще, для меня непонятно, как в условиях мультидисциплинарности, сложного сочетания разных стадий исследования в одном проекте экспертиза вообще может производится одной организацией.

— Расскажите, пожалуйста, про сроки и про объемы финансирования.

— У нас два основных направления, на «языке» программы это мероприятия 1.2 и 1.3. В 1.2 конкурсная документация ориентирована на поддержку научных организаций, в том числе занятых фундаментальными исследованиями. Эти проекты позволят развить фундаментальные заделы до стадии, пригодной к практическому применению. Проекты могут иметь продолжительность до трех лет, а размер софинансирования министерства — до 60 миллионов рублей, то есть примерно по 20 миллионов в год. При этом по мере продвижения такого проекта к стадии практического применения софинансирование из иных источников должно возрастать. В этом году тут тоже есть нововведение. Если раньше в качестве софинансирования требовались только деньги индустриального партнера и всегда требовалось какое-то конкретное предприятие, которое будет использовать результаты, то в этом году понятие индустриального партнера расширено: научная организация может привлечь кредитные ресурсы или инвестиции со стороны институтов развития, бюджетных и внебюджетных, корпоративных и венчурных фондов.

Поэтому наша инициатива вынести экспертизу во внешние структуры связана с необходимостью решения еще одной важной задачи, которая напрямую поставлена стратегией: лучшие проекты, поддержанные в рамках ФЦП, должны переходить в другие инструменты. Так что, если на стадии рассмотрения проекта институты развития уже будут видеть наиболее перспективные и коммерчески значимые проекты, они смогут мониторировать их выполнение и в дальнейшем их «подхватить».

Вторая история — это 1.3. Там объемы финансирования побольше — до 50 миллионов в год, но и условия куда жестче. Это направление рассчитано на поиск решений острых проблем в существующих секторах экономики, где сразу могут быть внешние внебюджетные инвестиции. То есть 1.2 — это движение от науки в бизнес, а 1.3, наоборот, движение от бизнеса к науке.

Раньше при объявлении конкурса научные организации сами искали индустриальных партнеров. Сейчас министерство начинает искать таких партнеров, готовых предложить наиболее интересные задачи.

Мы уже видим, что в сфере медицины, информационно-коммуникационных технологий, энергетики, возобновляемой энергетики, агробизнеса есть немало компаний не только крупных, но и средних, готовых работать с наукой. До последнего времени средние компании практически никак не участвовали во взаимодействии с государством. В общем, министерство стало выполнять роль посредника, помогая преодолевать коммуникационный разрыв между наукой и растущими предприятиями, формировать «среду доверия».

— Сколько вы ожидаете проектов-заявок и чем может быть ограничено их количество?

— Число инициативных проектов ограничено лишь общим бюджетом— около 2,5 и 3,5 млрд рублей по 1.2 и 1.3 соответственно.

Вообще, хочу сказать, что вот эта логика по открытым проектам позволила нам решить очень важную задачу, точнее, позволит, если все пройдет так, как мы задумывали. Вот смотрите: у нас сейчас есть поддержка малых предприятий — тот же фонд Бортника, Сколково, венчурные фонды и т.д., которые поддерживают стадии исследований и разработок выше пятого-седьмого уровня, если оценивать по некоей условной шкале «Уровня готовности технологий».

А еще у нас достаточно большие ресурсы направлены на фундаментальные исследования, более 100 миллиардов, через РФФИ, РНФ, государственные задания институтам РАН, университетам, а это нулевой-первый, в лучшем случае второй уровень готовности технологий. Получается, что между фундаментальной наукой и тем моментом, с которого мы начинаем поддерживать бизнес, возникает разрыв. И в этот разрыв «проваливается» немало блестящих идей.

Поэтому сейчас мы сориентировали всю конкурсную систему программы на то, чтобы «подхватывать» идеи, которые созданы за счет госзадания, средств научных фондов, и те из них, которые могут иметь хоть какое-то приложение, дотянуть до уровня патентования, до уровня технологий. В стратегии это сформулировано как «механизм поддержки трансляционных исследований и трансферов научных знаний в экономику». Так что программа становится одним из способов решения этой задачи.

То же самое по отношению к бизнесу — я внимательно просматриваю массу предложений, приходящих от наших предприятий, и вижу удивительные вещи. У нас традиционно считается, что российский бизнес не покупает науку, не заинтересован в ней. Так вот, оказывается, наоборот, сильно заинтересован. Сегодня задачи, которые ставят реально растущие компании, крайне интересны. Они формулируют экономическую, производственную проблему не в терминах науки, а в терминах экономики. Не «исследуйте такой-то набор сплавов», а «добейтесь такой-то прочности при таких-то условиях». Что при этом будет предложено наукой в качестве решения: биоматериалы, композиты, или какая-то особая модель обработки металлов, или особая инженерная конструкция, — заранее неизвестно. И тут для научного сообщества появляется целое поле возможностей и конкурентных решений.

— Минобрнауки всегда «раздавало» деньги на научные нужды. В чем отличие нового алгоритма от предыдущих?

— В прагматичности подхода. Наша главная цель — не только и не столько поддержать исследователей (хотя это важная задача, но в этой программе это, скорее, не цель, а следствие), сколько в обозримой перспективе увеличить налогооблагаемую базу российской экономики. Так что это не «раздача», а «рискованная инвестиция». Чтобы решить эту задачу, должны возникать новые компании, деловая активность в существующих компаниях должна быть направлена на технологическое обновление.

Если мы сможем этого добиться, министерство сможет претендовать на больший объем бюджетного финансирования. А это, в свою очередь, позволит больше инвестировать не только в прикладные, но, что еще более важно, — в фундаментальные исследования. Мы же понимаем, что немалая часть этих научных заделов рано или поздно перейдет в практическую плоскость. В общем, мы хотим резко увеличить научную активность в экономике.